— born in 1984 — Ukrainian documentary filmmaker, media artist and performer. Currently lives and works in Kyiv. Oksana graduated from the faculties of Journalism and Film and Television in Ukraine and now is the Art Video MFA candidate in Syracuse, USA. Oksana also teaches basics of video production at Kyiv Academy of Media Arts, Kyiv, Ukraine and Syracuse University, Syracuse, USA.
Since 2016 Oksana has been working on her debut feature Underwater. Underwater is a long term exploration of everyday practices of dealing with the patriarchy. It registers different aspects of life and work of four (including Oksana herself) Ukrainian artists AntiGonna (Kyiv-Vinnytsia- Odesa), Masha Pronina (Donetsk-Mariupol) and Ksenia Platanoiva (Zaporizhzhia). Underwater is also group online exhibition curated by the Ukrainian artist and curator Valentyna Petrova and film producer Yulia Serdyukova. The exhibition revises the questions of power relations within the film Underwater in particular and documentary film industry in general. Underwater is inspired by another project of Oksana, The backstage histories. Daily routine, festive rituals and other bodily practices of some unfitted groups of Ukrainians. Incompetent and loose field study, Kyiv, Ukraine, 2014-2020. These two projects map Oksana’s main interests and practices starting from 2014, they interconnect and grow horizontally as different collaborations between its participants arise. In this way, these fluid projects expand and mutate over time giving rise to another projects and practices, such as artistic collective OKCAHAS (together with AntiGonna) and interdisciplinary project Body Practices (together with Anatoliy Bielov) Besides, recently Oksana has released the first album of her and Vasyl’ Tkachenko’s music project Serviz Propav.
This text should have been written in the form of an artist’s statement, in a native language.
~
At times I see dreams in Russian, and I think intermittently in Russian and Ukrainian; I have a Ukrainian passport.
~
My language is tangled and unintelligible, but even more often it’s silence.
My language can be a walk.
My body and gestures are affected, are formed by multiple trauma.
My language is my body.
~
I would like the statement to happen on its own while I write about something else. I am going to follow the advice of my teacher Emily Cooper: “If you do not want/know how to make conclusions – describe what you have seen”.
~
I like looking in the mirror, squinting, relaxing my eyes in a way that my face becomes a blot which one can imagine to be anything or nothing.
***
About me:
I live one meter and a half down the way; a black cat was looking at me with its yellow eyes from the top downward. It almost merged with the blue sky but its eyes were glowing. I feel the glare, it is of another being, it is mine, it is penetrating. It is penetrating even though I almost never have dreams. My friend Anatoliy Belov wrote on Facebook that he has stopped having dreams. But today in my basement I dreamt about wearing a golden dress.
A golden dress shines like the sun. I have one. My friend Anatoliy Belov bought this dress for me. He bought it at a flea market in Petrivtsi, in Kyiv. He wore it only once, looking wonderful. And then he gave it to me as a present. I wore it when I was alone in a far-off country. I danced.
I walk a lot. One may call this entertainment, or work, or a necessity.
Have I ever seen a fountain sculpted as an urinating woman? No. I am going to make one.
I am tagging a hill with a nice sunset view, an empty street, an alley with my urine. I’ve been here. I will return. I remember the place.
A golden dress – evidently. It is easy to walk in and be noticed. I want to stroll very slowly. I want to walk as slow as possible – and be noticed. A slow walk should be my dance, my text, my presence.
I love small things. You can discern a lot in small things. They do not have the totality of grandeur, and they are therefore multifaceted. They play with my thoughts, they are capable of carrying my thoughts far away and bring them back slightly altered. In my little golden dress, I want to remain small, grandeur-free, with various thoughts and ability to walk slowly.
So, I live one meter and a half down the way. This is almost underground. Windows are below the ceiling, and not so much light gets through them. But this amount of light is enough for my dress to glisten.
Stories:
Once upon a time, it was raining outside a home which was not mine. The window was wet and shiny, and a reindeer looked at me through it.
Uncle Zephrim is a worker’s silhouette hardly showing in one of the paintings displayed at the Salt Museum, City of Syracuse, US. For some reason they decided to cover him up, but the silhouette still shows. The museum attendant Marsha had told me that uncle Zephrim is especially visible when children laugh. She then added that the name is fictional.
I woke up very early one morning and saw a giant tree fall outside my window. My friend Tania Nepomniashchiy and I once took a walk in Stanytsia Luhanska, it was very cold and beautiful. I was examining a snow-covered curb, and Tania said: “Careful, there might be landmines here.”
A fox crossed the road in front of me once.
From a time when I still had dreams:
I saw myself riding a huge invisible elephant.
Love:
My dog Eno was running across the street to meet me. A second before she was hit by a car, I turned away. We buried Eno on the hill. While my friend Vasia was digging the grave, I held my hand on her body. I was thinking that I saw death. That I know how it looks like. I saw life exit the body. I felt warmth vanish, like someone vanishes for good. Absolutely. I had seen it before.
I was having a coffee with two friends of mine, and we talked:
In Kabul, there is no way of buying tampons, only the pads. In Pakistan, there is no way of buying pads and taking them to checkout without wrapping in advance in a black non-transparent bag. My friend was coerced by her parents into marrying a man she had not known. She and her husband had to buy goat blood and spray it over white sheets which were shown to the parents after the wedding night. My friend asked her mother: “Do you realize that you actually permit a stranger rape me?” My mother did not get any pleasure from that, only a feeling of security. So she said.
My practice:
PHOTOS OF VAGINAS
My practice does not exist without my pleasure. I want to experience all pleasures of which my body is capable. I will not give them away to anyone. I smear the mucus of my pleasures, I practice laughter and caresses, feelings and sensations, and I will not give it away to my husbands, my children or even my mother.
Neither does my practice exist without all the violence which I had survived and which I carry with me. I will not give it away, and I love my injuries, threading them like beads and wearing them on me; they do not cause pain any more, they glow with various colors and glisten.
Also from times when I had dreams:
A big white wolf makes love to me. Afterwards, we sit and look out of the window where the night reigns. I hear the voice of the man whom I left to be with the wolf. He says that all of this is not possible, we cannot be together. I know that I am pregnant by the wolf. The wolf says: “We share everything now.”
Diaries:
I was peeling potatoes and thinking about scrapping, scratching off, removing the upper layer; peel is a good word to convey this feeling of becoming-absolutely-naked, skinless, vulnerable. And I felt like hugging this vulnerability. Licking it. Disappearing. Where do potatoes go after the knife peels off the skin? I remembered a cartoon which was tagged as adult content for some reason, I was puzzled why – it was just a knife peeling potatoes…
It is better to cut big potatoes into four pieces, and then cut each of them into six pieces, thus you get twenty four pieces.
Asparagus works best when cut into two pieces.
Garlic cloves – into three pieces lengthwise cut into three stripes which should then be cut approximately ten times.
While counting, I was thinking how much I love this. These emotional motor movements…emotional because I remembered the time when Vasia and I were having sex under a tree by the river, and there was a puppy nearby. It came from a camping complex. We were taking photos of ourselves, and the puppy was poking its muzzle into the phone camera. And I started crying. Because it is very painful – being so close to someone. When skin stops feeling, memory starts working in a different way. And I felt unbearable pleasure and pain because of my loneliness. I see things only at a distance, I contemplate my thoughts only when alone.
Everything I do is try and memorize my thoughts. My letter is a means to memorize.
***
About myself:
Cutting each potato into twenty four pieces, I was contemplating my deliberate solitude. I was thinking that I seem to rob myself of my future, not willing to decide. Future can only be definite – it measured and assessed this way, and when there is no certitude, there is no future. My mother does not see her future, neither do I, it is vague and therefore it is so appealing, so frightful, so lonely and so incredibly painful, and so sweet, and so fully and utterly wonderful to move forward pushing way through the branches.
My teacher advised: “When you do not know what to say about a piece of art, simply name what you see.” I narrate what I see. And the way it moves through my body. Things seen sometimes transform into a thought, and this is movement. I watch myself dancing.
The only thing I cannot grasp is why thoughts of Eno are still so painful. It was just a dog12345.
The final version of the statement was edited in collaboration with Kateryna Rusetska (2022).
1Image: Oksana Kazmina together with AntiGonna, Masha Pronina and Ksenia Platonova, Underwater, since 2016. See: instagram.com/anti_gonna, instagram.com/ibupron/, www.fb.com/platanova.artist and online exhibition: dokvira.cam. Images and links provided by the artist.2Image: Oksana Kazmina, The backstage histories, 2014-2020. Courtesy of the artist.
3OKCAHAS collective (Oksana Kazmina and AntiGonna). See: vimeo.com/manage/videos/223801560/. Courtesy of the artist
4Image: Oksana Kazmina together with Anatoliy Belov, Body Practice, since 2018. See: www.fb.com/praktykytila/. Image and link provided by the artist.
5Oksana Kazmina together with Vasyl' Tkachenko, Serviz Propav, musical project, listen: soundcloud.com/kazzzmi/sets/servz-propav/.
– народилася в 1984 році — українська режисерка-документалістка, медіахудожниця та перформерка. Живе і працює в Києві. Отримала освіту в галузі журналістики та режисури телебачення в Україні, зараз отримує ступінь магістра візуального мистецтва на факультеті Art Video в місті Сіракузи, США. Також викладає основи відеопродукції в Київській академії медіамистецтв (Україна) та Сіракузькому університеті (США). З 2016 року Оксана працює над дебютним фільмом «Під водою». «Під водою» — це довгострокове дослідження повсякденних практик поводження з патріархатом. У ньому фіксуються різні сторони життя і творчості чотирьох (зокрема й самої Оксани) українських мисткинь: АнтіГонни (Київ—Вінниця—Одеса), Маші Проніної (Донецьк—Маріуполь) та Ксенії Платанової (Запоріжжя) «Під водою» — це також групова онлайн-виставка ДО{К}ВІРА, курують яку українська художниця й кураторка Валентина Петрова та кінопродюсерка Юлія Сердюкова. Виставка переглядає питання владних взаємин у фільмі «Під водою» зокрема та індустрії документального кіно загалом. Проєкт «Під водою» був натхненний іще одним проєктом Оксани — «Закулісні історії»: розпорядок дня, святкові обряди та інші тілесні практики деяких непристосованих груп українців. Некомпетентне та нерозбірне польове дослідження, Київ, Україна, 2014-2020. Ці два проєкти відображають основні інтереси та практики Оксани від 2014 року. Вони взаємопов’язані та розвиваються горизонтально, оскільки між їх учасниками виникають різні типи співпраці. Таким чином ці плавні проєкти з часом розширюються та змінюються, породжуючи інші проєкти та практики, як-от мистецький колектив OKCAHAS (разом із АнтіГонною) та міждисциплінарний проект Body Practices (разом із Анатолієм Бєловим). Крім того, нещодавно Оксана спільно з Василем Ткаченко випустила перший альбом музичного проєкту Serviz Propav.
Цей текст повинно бути написано у формі художнього висловлювання, рідною мовою.
~
Я иногда вижу сны на русском, а думаю попеременно на русском или украинском, у меня украинский паспорт.
~
Моя мова плутана і нерозбірлива, а ще частіше це мовчання.
Моя мова може бути прогулянкою.
Моє тіло і жести афектовані, зформовані численними травмами.
Моя мова це моє тіло.
~
Я би хотіла, аби висловлювання сталося саме собою поки я писатиму про щось своє. Я збираюся скористатися порадою своєї викладачки Емілі Купер: “якщо не хочеш/знаєш, які висновки зробити – описуй те, що бачи/ла”.
~
Я люблю дивитись у дзеркало, примружившись, розслабивши погляд так, щоби лице стало плямою, про яку можна уявити будь-що або нічого.
***
Обо мне:
Я живу полтора метра вниз, на меня из окна, сверху вниз, смотрел жёлтыми глазами чёрный кот. Он почти сливался с синим небом, но глаза горели. Я чувствую взгляд, он другого существа, он мой, он пронзительный. Он пронзительный даже несмотря на то, что я почти не вижу снов. Мой друг Анатолий Белов написал на Фейсбуке, что он тоже перестал видеть сны. Но мне сегодня, в моем подвале, снилось, что ношу золотое платье.
Золота сукня сяє наче сонце. У мене є одна. Мій друг Анатолій Бєлов купив цю сукню для себе. Він купив її на блошиному ринку на Петрівці, у Києві. Він одягнув її лише один раз, і виглядав чудово. А потім подарував цю сукню мені. Я одягала її, коли була одна у далекій країні. Я танцювала.
Я багато ходжу. Це можна назвати розвагою, або роботою, або необхідністю.
Чи бачила я колись фонтан у вигляді жінки, що мочиться? Ні. Я зроблю такий.
Я тэгаю холм с красивым видом на закат, пустую улицу, переулок своей мочой. Я была здесь. Я вернусь. Я помню это место.
Золотое платье – видимо. В нем легко гулять и быть замеченной. Я хочу гулять очень медленно. Я хочу идти настолько медленно, насколько это возможно – и быть замеченной. Замедленная ходьба должна быть моим танцем, моим текстом, моим присутствием.
Я люблю маленькие вещи. В маленькой вещи можно многое разглядеть. В них нет тотальности величия и поэтому они многогранны. Они играют_ся моими мыслями, они способны унести мои мысли далеко и вернуть их слегка измененными. В моем маленьком золотом платье я хочу оставаться маленькой, без величия, с разными мыслями и способной идти медленно.
Отже, я живу півтора метри вниз. Це майже під землею. Вікна під стелею, і в них потрапляє не так уже й багато світла. Але цього світла достатньо, аби моя сукня виблискувала.
Історії:
Одного разу за вікном не мого будинку падав дощ, скло було мокрим і виблискувало, і крізь нього на мене подивився олень.
Дядя Зефрим – это еле проступающий силуэт рабочего, который можно увидеть на одной из картин в музее соли в американских Сиракузах. Его почему-то решили зарисовать, но силуэт все-таки проступает. Смотрительница музея Марша сказала мне, что дядя Зефрим особенно явно виден когда дети смеются. Потом она добавила, что это имя – выдуманное.
Как-то очень рано утром я проснулась и увидела как за окном падает гигантское дерево.
Когда-то с моей подругой Таней Непомнящий мы гуляли в Станице Луганской, было очень холодно и красиво. Я разглядывала заснеженную обочину, и Таня сказала: “осторожно, здесь могут быть мины”.
Одного разу дорогу мені перебігла лисиця.
З того часу, коли мені ще снились сни:
я бачила себе верхи на величезному невидимому слоні.
Любовь:
Моя собака Іно бігла мені назустріч через дорогу. За секунду до того, як її збила машина, я відвернулась. Ми поховали Іно на схилі. Поки мій друг Вася копав яму, я тримала руку на її тілі. Я думала о том, что видела смерть. Что я знаю как она выглядит. Я видела как жизнь уходит из тела. Я чувствовала как тепло исчезает, как кто-то исчезает навсегда. Абсолютно. Я видела это и раньше.
Мы пили кофе с двумя подругами и разговаривали:
В Кабуле нет возможности купить тампоны, только прокладки. В Пакистане нет возможности купить прокладки и принести их на кассу, не упаковав предварительно в черный непрозрачный пакет. Мою подругу родители заставили выйти замуж за человека, которого она не знала. Они с мужем были вынуждены купить козью кровь и брызнуть ее на кусок белой ткани, которую показали родителям утром после брачной ночи. Моя подруга спрашивала у своей матери: “понимаешь ли ты, что ты фактически разрешаешь незнакомому человеку изнасиловать меня?”. Моя мама не получала никакого удовольствия. Только чувство безопасности. Так она говорила.
Моя практика:
ФОТО ВАГІН
Моей практики не существует без моего удовольствия. Я хочу испытать все удовольствия, на которые способно мое тело. Я никому не отдам их. Я измазываюсь в слизи своих желаний, я упражняюсь в смехе и ласках, в чувствах и чувствованиях, и я не отдам это своим мужьям, детям и даже матерям.
Моей практики также не существует без всего насилия, которое я пережила и несу с собой. Я его не отдам и люблю свои травмы, нанизываю их словно бусины, и ношу на себе, они не болят уже, они играют разными цветами и блестят.
Опять из того времени, когда мне снились сны:
Большой белый волк занимается со мной любовью. Потом сидим и смотрим в окно, за которым ночь. Сзади слышен голос мужчины, от которого я ушла к волку. Он говорит, что это все невозможно, мы не сможем быть вместе. Я знаю, что беременна от волка. Волк говорит: “Теперь у нас все общее”.
Дневники:
Я чистила картошку и думала о соскребании, счесывании, снятии верхнего слоя, слово peel очень хорошо это передает, это ощущение становления-абсолютно-голой, безкожей, уязвимой. И захотелось обнимать эту уязвимость. Облизывать ее. Исчезнуть. Куда девается картошка после того, как нож снимает с нее кожуру? – я вспомнила мультик, он почему-то был маркирован как “для взрослых”, я недоумевала – почему – там просто нож чистил картошку…
Крупную картошку лучше всего резать на четыре части, а потом каждую из них на шесть, всего получается двадцать четыре кусочка.
Спаржу лучше разрезать надвое.
Зубчик чеснока на три продольных части, каждую из них на три полоски, которые перерезать приблизительно десять раз.
Считая, думала о том, как мне это нравится. Такая эмоциональная моторика…эмоциональная потому что я вспоминала, как мы с Васей занимались сексом под деревьями на берегу реки, и рядом был щенок. Он пришел с нами с туристической базы. Мы снимали себя, а щенок тыкался мордой в камеру телефона. И я заплакала. Потому что это очень больно – быть настолько близко с кем-то. Когда кожа перестает чувствовать – память начинает работать по другому. И мне стало невыносимо приятно и больно от своего одиночества. Только на расстоянии я вижу вещи, только наедине рассматриваю свои мысли.
Все, чем я занимаюсь – пытаюсь запомнить свои мысли. Мое письмо – это способ запомнить.
***
Обо мне:
Нарезая картошку каждую на двадцать четыре ломтика, я размышляла о своем сознательном одиночестве. о том, что я будто отбираю у себя будущее, не желая определиться. Будущее может быть лишь определенным – так оно измеряется и оценивается, а если нет определенности, значит нет и будущего. Моя мать не видит моего будущего, я его не вижу тоже, оно туманно, и поэтому так притягательно, так страшно, так одиноко и так невероятно больно, и так сладко, и так полно и всецело и прекрасно продвигаться, раздвигая ветки.
“Когда не знаешь, что сказать о произведении искусства”, – просто называй то, что видишь, советовала моя преподавательница. Я пересказываю увиденное. И то, как оно продвигается через мое тело. Увиденное иногда превращается в мысль, и это движение. Я смотрю на себя, танцуя.
Я только не могу понять, почему до сих пор так больно от мыслей про Ино. Она была собакой12345.
Текст написано у співпраці з кураторкою Катериною Русецькою (2022).
1Зображення: Оксана Казьміна спільно з АнтіГонною, Машею Проніною та Ксенією Платоновою, Під водою, з 2016. Переглянути профайли авторок: instagram.com/anti_gonna, instagram.com/ibupron/, www.fb.com/platanova.artist та онлайн виставку: dokvira.cam. Зображення та посилання надано авторкою.
